Комментарий. Призрак мобилизационной экономики бродит по России.

Валерий Зорькин, председатель Конституционного суда, в статье о реформах императора Александра II, высказался о крепостном праве: «При всех издержках крепостничества именно оно было главной скрепой, удерживающей внутреннее единство нации». Владимир Жириновский, руководитель фракции ЛДПР Государственной Думы, на недавнем обсуждении в Торгово-Промышленной палате проблем импортозамещения, заявил, что демократия России вредна, необходим возврат к монархической форме правления. Никита Михалков, известный кинорежиссер и актер, одарил слушателей идеей сплочения деревенского населения вокруг помещика (барина). Абел Аганбегян, известный экономист, академик, один из «отцов» перестройки Михаила Горбачева совсем недавно заметил, что для успеха в импортозамещении нужно дать деньги крупным хозяйствам, лидерам рынка. Активность лоббистов крупного агробизнеса в правительственных коридорах и в общественных организациях усилилась многократно. Аргумент таков: денег в казне мало, на всех не хватит, надо дать нам. И тогда импортозамещение состоится. Это не факты. Это всего лишь высказывания популярных в обществе людей. Но когда их много и они практически дополняют друг друга, не отклоняясь при этом от темы, возникает ощущение тенденции. Каждый человек, а известный человек в особенности, имеет право высказывать собственное мнение о событиях в стране. Поэтому спорить я с ними не буду, а попробую напомнить – каковы корни подобных разговоров и к чему все это приводит. В 1862 году, как известно, практически одновременно в разных полушариях планеты произошли весьма похожие события. В США началась гражданская война северян против южан, а в России – Великая реформа. Суть одна – освобождение от рабства. Ибо рабство – это было очевидно – было тормозом модернизации экономики и общественных отношений. Россия тогда даже две эскадры послала в Америку – одну из Владивостока, другую из Кронштадта. И этот «визит вежливости» нарушил каналы снабжения рабовладельцев-южан из Англии и Франции. Северяне войну выиграли. Но это так, к слову. Сельские хозяйства России и США до 1914 года развивались очень похоже – образовывались частные фермы, и шла их кооперация. Это были две мощнейшие аграрные державы планеты. Пути развития начали расходиться, когда Россию вовлеклась в мировую войну, которая вытянула на фронт практически все мужское население деревень. Начинался продовольственный коллапс. В 1916 году правительство России послало в деревню первые продотряды – изымать продукты питания. Крестьяне ответили вооруженным сопротивлением – и именно поэтому поддержали большевиков в 1917 году после октябрьского переворота. То, что их обманули, стало ясно несколько позже, когда новое сопротивление с особой жестокостью подавляли силой регулярной армии, наемников и спецслужб. Вот такова очень краткая история, которая предшествовала быстрому свертыванию модернизации и старту мобилизационной экономики аграрного сектора. Мотив такого перехода был один – недостаток денег в казне и отсутствие времени. При таком раскладе верх всегда берут упрощенные решения. Коллективизация сельского хозяйства, если отбросить идеологию, стала самым простым способом изъятия продовольственных ресурсов из деревни. Любая модернизация требует, повторюсь, денег и времени. В нынешних условиях ни того, ни другого ресурса у России нет. И при принятии важных государственных решений, скорее всего, будет с пониманием встречаться то предложение, которое доставляет меньше головной боли для руководства. Профессор Владимир Глазко, долго изучавший последствия Чернобыльской катастрофы на сельское хозяйство, назвал быстрое исчезновение культурных растений в зоне заражения «естественным отбором против специализированных форм». По его мнению, термин применим и к любым кризисным ситуациям в политике и общественным отношениям. Чем серьезнее кризис – тем проще отношения и понятия: друг-враг, союзник-противник, быстро-долго и т.д. Без особых оттенков. Применительно к серии высказываний в начале комментария, мысль можно продолжить следующим образом: агрохолдинги понятны, дают много продовольствия и дадут еще больше, если им сейчас помочь. Что же касается фермеров и ЛПХ – да, у них половина всего скота, но с ними очень много возни, начиная с того, что их слишком много и их нужно стимулировать к кооперации, строить для них переработку, логистику, устраивать сбыт, а еще учить, учить и учить. Тот факт, что фермер заинтересован, чтобы сельского населения было больше, а агрохолдинг – как раз наоборот, сейчас не попадает в поле зрения политиков и редкий чиновник говорит об этом. О преимуществах латифундизма (давайте называть вещи своими именами) говорят чаще, а о рисках этого явления – почти нет. Опыт Европы и США, где влияние латифундиий на власть основательно «секвестировали» после 70-х годов прошлого века, у нас почти не известен. Пример, между прочим, подала Великобритания, которая к 1939 году настолько стала зависеть от импорта продовольствия из колоний, что, когда германские подлодки устроили морскую блокаду островов, там едва не случился голод. Тогда провозгласили доктрину возрождения фермеров и распахали под картошку знаменитые газоны. Заметьте, что не стали строить колхозы – перед глазами уже был опыт СССР. Но ограничения латифундий начались уже тогда. В США, на излете 70-х годов, когда почувствовали излишнее давление крупных корпораций на правительство, финансировали из федерального бюджета строительство кооперативных перерабатывающих предприятий для фермеров. Это называется государственной системой сдержек и противовесов, которую никак не назовешь упрощением взаимоотношений. Видимо, в России наступать на грабли – это судьба. Стремление к примитивизации экономических отношений, выражаемое словами (барин, помещик, монарх, лендлорд – какая разница!), говорит только об одном – попытке подготовить общество к наступлению некой чрезвычайной ситуации. Или это кажется только мне? 05/11/2014 Игорь Абакумов – «Крестьянские ведомости»